Нейробиологические исследования уже показали нам, что мозг младенца развивается в резонансе с мозгом матери. Правое полушарие ребенка, функционирующее уже в утробе, настроено на состояние ее правополушарного проживания. Это эмоции, чувства (аффекты), соответствующая им биохимия гормонов и телесные реакции. То есть, переживание беременной женщины становится реальным состоянием еще не родившегося ребенка с помощью биохимической передачи связи и эмоциональной сонастроенности. Это работает и в обратную сторону, когда женщина начинает переживать за происходящее с ребенком еще до подтвержденных врачами у него проблем со здоровьем.
При этом у младенца еще нет развитого аналитического центра — левого полушария, чтобы каким-то образом отфильтровать или изменить принимаемое от матери невербально, через ее аффект. У взрослых людей активность левого полушария, отвечающего за планирование, целеполагание и торможение присутствует, но многим ли это помогает? Кстати, это, в том числе и то, чем занимается психотерапия — включение своего левого полушария (критической системы восприятия) для анализа и переработки проглоченного в раннем детстве целиком. Мы отделяем по ниточке проглоченное от тех взрослых, от которых буквально зависела жизнь ребенка и с которыми создавалось первое знание о близости и любви. Там без права выбора — что вложили, то и взял, как смог с этим, обошелся.
При чувствительной невключенности матери в ребенка, он воспринимает контакт с ней через ее правополушарное состояние отчужденности, тревоги, депрессии или раздражения. Для ребенка это недифференцированный ужас, не оформленный в какие-то образы, мысли и уж тем более слова. Своеобразный шок и оцепенение от разрыва связи — не той, когда мама на работу ушла и вернулась вечером, а буквальное проживание одиночества без участия на другом конце привязанности теплой эмоциональной включенности. Похожие чувства, кстати могут переживать дети, находящиеся под гиперопекой родителей. Взрослые суетно заботится о безопасности и здоровье ребенка, но это “ветеринарная” суть отношений, при которой все накормлены, обучены и дома в 21.00, но нет эмоциональной близости, совместного душевного бытия.
Так незаметно, маленькими надрезами формируется травма отвержения (кумулятивное ПТСР), которая во взрослом возрасте проявляется беспамятью о своем детстве — все было хорошо, но что именно не помню, да и вообще ничего не помню. Или же помню, когда погружаюсь в воспоминание о чем-то трудно переносимом. Из этого «ничего» психика ребенка создает расщепления, чтобы отгородить себя от этого опыта, точнее от его болезненного переживания.
Он, конечно, никуда не делся и определяет всю последующую жизнь человека, во всяком случае его близкие отношения, но жить можно. И работать можно и даже быть успешным получается. Вот только счастья нет и временами все тот же страх состояния «ничего».
Страх этот мы научились нивелировать через зависимости, компульсивное саморазвитие и информационное бесконтрольное потребление. Но это лишь отодвигает наше внимание от зияющей пустоты, наполненной ужасом одиночества.
Такой человек идет в коучинг и у него получается освоить самодисциплину, вести ЗОЖ, осваивать новые виды инвестирования — левое полушарие у него сверхактивно. Но это своего рода компенсация страха оставаться в контакте с правым полушарием, где есть риск чувствовать себя самим по себе без внешней активности. А если попросить нарисовать свой страх или вытащить МАК карту, то можно неожиданно расплакаться по непонятной причине.
В терапии нам приходится смотреть в эту пустоту, исследовать “я не знаю, не помню”, проживать, выныривать и перестраивать связи, распутывать узлы. Сталкиваться внутри себя с тем, что со мной не случилось в детстве, а по логике должно было быть? Но возможно это через безопасные и устойчивые отношения в терапии, при котором регрессирующий в детские состояния человек будет заново выбираться наружу через связь с правым полушарием уже терапевта.
